Глава LI. ВО МРАКЕ ИЗУМРУДНОМ

- Лю-би-ма-я-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! - истошно оглашаю я звенящую вселенскую пустоту, и набрасываюсь на несущую меня волну. Я хочу вернуться к любимой, хочу отобрать её у чужих глаз, но волна отшвыривает меня будто игрушку непотребную и несёт дальше во всё более сгущающийся мрак. А я всё кричу и кричу:

- Лю-би-ма-я-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!

- Ну чего разорался-то? Здесь я.

Я иду на голос, ощупывая руками перед собой вселенную.

- Где ты?

- Здесь, - шепот прямо над ухом.

- Где?! - шарю костями вокруг себя.

- Ку-ку! - то там, то тут.

Шутки шутить?! А вот я тебя сейчас - я прыгаю на голос и куда-то проваливаюсь.

- Не издевайся! Пощади! - я стою на коленях, сущий микроб в беспределе космоса, и молю любимую, мол, пощади, я ведь третье твоё желание выполнил!

Смех мне в ответ.

- Ха-ха-ха! И ты смеешь так утверждать, даже не имея представления о том, где сейчас находится твой член!

- Но я не отвечаю за него. Он сам по себе, я - сам по себе. А где он находится?

- Где-где... Везде. Он ведь у тебя сам по себе... - говорит снисходительная ирония, - Кстати, а где, по-твоему, находишься ты?

- Не может быть! - вращаю головой: мрак непроглядный. - Не может быть!..

- Всё может быть, может быть всё. Кстати, Твой коллега, собрат по перу, оказался жиденьким любовником...

- Ну так ведь он за гантелями не зашел... Любимая! Ты мне с ним изменяла?

- Я его попробовала, ты уж прости. Но ты сам меня бросил на камни...

- Инка!? - узнаю вдруг, - Ты, что ли?! Я звал любимую...

- Я и пришла. Ты ведь говорил мне "любимая". И не раз.

- Так это ты оторвала? Отдай! Отдай немедленно!

- На... У-тю-тю!.. Попробуй забери.

Я не вижу её. Иду на голос. Инка надо мной издевается, хохочет. Но, наконец, я ловлю её за плечи и скольжу костяшками фаланг вниз по рукам, придержащим вход во влагалище.

- Отдай, - прошу.

- А назови меня любимой, тогда и отдам.

- Ну, любимая.

- Не так. С чувством.

- Лю-би-ма-я.

- Ну не с таким же чувством. С подобострастием давай.

- Любимая...

- Вот уже лучше. Теперь обними.

Обнимаю. Она просит - нежнее. Обнимаю нежнее. Просит ещё раз назвать любимой. Называю. И вдруг... нащупываю этот самый изъян ребра, такой памятный!

- Ленка?!.. - я отлетаю, как ошпаренный. - Ты...

- Чем ты недоволен!

- Ты-то тут при чём? Мне нужна любимая.

- А я кто?

- Дрянь ты! Сучка! А я ещё хотел для тебя фестиваль с эстрадными звездами устроить... С Богданами, Титомирами и прочими Кайметами...

Та, довольная заливается смехом, ловко извлекает мой орган из себя и перекидывает через мою голову. А за спиной своей я слышу хохоток, но не Инкин, это точно. Неужели Людмила Михайловна?! Изловчившись, прыгаю во тьму назад и натыкаюсь на тело худющее (уж не Ксюха ли то была?). Но я уже не успеваю их опознавать - все они тут до одной, все, кого знал и не знал, кого желал, либо видел в кошмарном сне. Они забавляются, они дразнят меня, как глупую собачонку, им так весело перебрасываться истерзанным моим органом, они так счастливы в бесстыдной своей наготе, они бортуют меня своими тазами, лупят грудями мне пощёчины, стучат моим же собственным концом мне по черепу и испытывают от этого настоящий оргазм, а я... А я должен отдуваться - один за всех! Один - за всех тех их хахалей, на которых у них понакипело! А понакипело у них!.. Ой, понакипело!..

"Ну и хрен с ним," - принимаю я волевое решение, отчаявшись вконец, и пытаюсь вылезти из-под чьей-то задницы. Но на меня наваливаются ещё и ещё. Тогда моё терпение лопает, я издаю тигриный рык, сбрасываю с себя эту кучу-малу и рву кого-то зубами в клочья... Уж не Люську ли разорвал?.. Но некогда разглядеть - уношу ноги.

Бегу долго и самозабвенно, гонимый гулким эхом собственных шагов и ощущением, что меня преследуют. Потом останавливаюсь, прислушиваюсь. Так и есть - мне не удалось далеко оторваться от погони. Но вскоре я понимаю, что преследовательница - одна. Она зовёт меня по имени, и умоляет остановиться, мол, нет у неё сил больше меня догонять. А это оказывается Мальвина.

- На, - она протягивает мне мой член и стыдливо отводит глаза, - Не теряй больше.

Потом я ещё долго мечусь из беспредела в беспредел, пока снова не превращаюсь в голос:

- Лю-би-ма-я-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!

- Я знала, что ты меня рано или поздно позовешь, - облегченно вздыхает пространство вокруг.

И снова двинулись они на меня - мои любимые! Грудями млекоточащими попирают - войско целое, не счесть их!.. Мулатки какие-то... Негритянки... И эти - с острова Хонсю...

О Господи! Зачем я произнёс это слово?! Спасаюсь паническим бегством. Шаги мои гулкие, эхом разносятся. В стену уперся - вдоль стены побежал. А тут и колодцы какие-то пошли, так я мимо нескольких колодцев пробежал, а в один - он будто притянул меня - так и плюхнулся со всего разгону. И в изумрудном мире тотчас оказался - прямо в свой жбан угодил. По форме - обыкновенная банка трёхлитровая, а по объёму - с дом пятиэтажный будет. "Любимые" - сверху заглядывают, но во владения мои сокровенные соваться не смеют. Потому и чувствую я себя комфортно вполне, на спинке барахтаюсь и "фигушки!" - любимым показываю. А потом вдруг спохватываюсь: не дай Бог, всех этих любимых увидит любимая - которая единственная - что она подумает! И кричу из банки из своей голосом стеклянным, трёхлитровым:

- Уходите, девки! Уходите! Не нужны вы мне ни одна! Жена вот-вот домой вернется с детками! Не надо, чтоб она вас видела! Я лучше к вам потом сам приду! Всех! Всех навещу в порядке очерёдности...

И сгинули они все с хохотком веселым. А как сгинули, так меня и ужас обуял. Если кто пробовал, будучи червяком каким, из банки трехлитровой выкарабкаться, так тот меня поймет. По отвесной стене ползешь - так еще с горем пополам, можно удержаться; а как на свод отвесный переходишь - тут уж никаких сил нет! Не за что зацепиться, и - плюх! - в дерьмо собственное! И всё сначала начинай!.. Каково - муку такую пережить!

Вечное одиночество в жбане собственного дерьма... Это ли участь моя в мире потустороннем? Карабкаться! Карабкаться!.. Нет, одному отсюда не выбраться, кто-то должен протянуть мне руку. Кто же, если не она - истинная и единственная любимая? И тут хотел было так и крикнуть: "Любимая!", да спохватился вовремя. Что-то шевельнулось во мне и отозвалось болью сердечной... Пароль! Пароль кричать надо! И я кричу:

- Молоко закисает в полночь!!!

И слышу в ответ:

- Свинья. Самая настоящая свинья.