БАХ

Геннадий Дмитриевич смотрел в окно из офиса своего малого предприятия. Он сам себя давеча выдвинул директором и теперь думал производственные мысли на предмет финансирования темы. Между тем, взгляд его скользил по ажурному пролету мостового крана, предназначенного для перемещения с места на место железобетонных изделий строительной номенклатуры; по корпусам цехов, изощренно опутанных бесконечным числом труб — отопительных, вентиляционных и прочих; по колонне автотракторной техники, бездействующей в данный момент по хроническим причинам... Созерцание индустриального пейзажа вселяло в Геннадия Дмитриевича неистребимое чувство зависти к генеральному директору производственного объединения, которому все это хозяйство принадлежало и под крылом которого создал свое малое предприятие он сам. "Ничего, ничего, — думал Геннадий Дмитриевич. — Вот встану на ноги, и у меня будет не хуже. Цеха построю белокаменные, высокие; все трубы серебряночкой выкрашу, для техники ангары построю, чтоб под открытым небом не ржавела; а в кабинете, на столе своем, перекидной календарь, как в министерстве у кого-то видел, поставлю..."

— Алексеев, — оторвал свой взгляд от окна Геннадий Дмитриевич, — что там у тебя по Мариуполю? Сегодня буду звонить в министерство, так мне нужны результаты наших переговоров, чтобы обосновать два миллиона.

Алексеев, до сего момента тщательно заштриховывающий клеточки в тетрадке (в шахматном порядке), прервал свое занятие и непонимающе посмотрел на своего шефа:

— Так ведь эти два миллиона пошли на испытания.

— А Мариуполь подтверждает эту сумму?

— Она у нас проходит по Ленинграду.

Геннадий Дмитриевич взглянул на часы:

— Мне в 15.00 нужно быть у генерального, а ты проследи — тут должны комплектующие привезти... — телефонный звонок не дал ему договорить. — Да! Але! Я Вас слушаю!

В трубке послышались сначала какие-то шорохи, потом треск, и, наконец, чей-то дрожащий голос, сильно картавя слова, произнес:

— Я извиняйт. Ви ест Гинади Дмитрович?

— Да! Да! Вы по международным связям?

— Здраствуй, Гинади Дмитрович. Ищо раз извиняйт...

— Это Вы, Дитрих?!

— Ньет, ньет! Ви будите отшень удьивлен, не повьерите ни одной мой слово, но у мьеня ньет другой шанс.

— Так Вы по вопросам экспорта?

— Ньет. Я Вас умоляйт! Ви мне поверит в то что я говорит. Отшень прошью! Это будет ньеожиданно для Вас, но дьело в том, что я Бах.

— Бах?

— Бах.

— Себастьян?

— Да. Имьенно Себастьян. Иоганн Себастьян Бах. Я вчера воскрес из мьертвых, а сегодня утром мне посоветовали позвонит Вам. Ви удьивлени?

— Да в общем... нет. Только я в свою очередь должен извинится перед Вами. Дело в том, что у меня сейчас срочное совещание у директора завода, поэтому перезвоните мне завтра, лучше с утра. Вообще-то я в отпуске, но завтра подойду часам к девяти.

— Большой спасибо. До свиданий.

— До свидания.

Геннадий Дмитриевич положил телефонную трубку, еще раз взглянул на часы (было около четверти второго) и заторопился. До визита к генеральному он хотел успеть завезти на дачу канализационные люки, чтобы вымостить ими площадку перед гаражом. Он переложил бумаги на столе и пытливо посмотрел на Алексеева, пытаясь припомнить нечто очень важное.

1988